"Один из почтеннейших старшин нашего клуба, Петр Павлович Гаганов, человек пожилой и даже заслуженный, взял невинную привычку ко всякому слову с азартом приговаривать: "Нет-с, меня не проведут за нос." Оно и пусть бы. Но однажды в клубе, когда он, по какому-то горячему поводу проговорил этот афоризм собравшейся около него кучке клубных посетителей (и все людей не последних), Николай Всеволодович, стоявший в стороне один и которому никто не обращался, вдруг подошел к Петру Павловичу, неожиданно, но крепко ухватил его за нос двумя пальцами и успел протянуть за собой по зале два-три шага . . . Можно было подумать, что это чистое школьничество, разумеется непростительнейшее, и однако же рассказывали потом, что он в самое мгновение операции был почти задумчив, "точно как бы с ума сошел . . . Николай Всеволодович . . . посматривал кругом . . . , с любопытством приглядываясь к восклицавшим лицам . . ." (Достоевский 1974, Т.10, 43).
"Бывают минуты, когда будущее представляется человеку в столь мрачном свете .., что /он/ прекращает в себе совершенно деятельность ума и старается убедить себя, что будущего не будет и прошедшего не было. В такие минуты, когда мысль не обсуждает вперед каждого определения воли, единственными пружинами жизни остаются плотские инстинкты ... особенно склонный к такому состоянию, без малейшего колебания и страха, с улыбкой любопытства раскладывает и раздувает огонь под собственным домом, в котором спят его братья, отец, мать ... Под влиянием этого же временного отсутствия мысли - рассеянности почти - ... под влиянием этого же отсутствия мысли и инстиктивного любопытства человек находит какое-то наслаждение остановиться на самом краю обрыва и думать: а что если туда броситься ... Или смотреть на какое-нибудь очень важное лицо, к которому все общество чувствует подобострастное уважение, и думать, а что ежели подойти к нему, взять его за нос и сказать: "А ну-ка, любезный, пойдем?"" (Толстой 1998, 140).