|
|
|
|
|
|
В 70-ых гг. XX века об этом пишут Юлия Кристева, Элен Сиксу, Люс Иригари, Сильвия Бовеншен, Элизабет Ленк и другие исследователи. Разрабатываемая в их работах концепция "ecriture feminine" - это не феминистская с тематической и жанровой точки зрения литература, а практика создания "феминных" по своим характеристикам текстов. Среди этих характеристик легализованная чувственность, разнообразие форм, отказ от традиционного построения текста (в том числе и орфографически), "постоянное движение"10, эффект "одновременного влияния" разных уровней текста11, техника монтажа и т.д. По Ю.Кристевой, "женское письмо" - это "практическое создание текстов, в которых семиотическая хора - понимаемая как "женское" - оказывает влияние на существующую языковую систему и модифицирует, изменяет её... Этот "эффект женщины", постоянно вытесняемой из литературы, предоставляет автору возможность создания чувственно определяемых текстов... Кристева реконструирует стиль, избегающий "символического порядка" отцовского языка и приближается к названному ею "семиотическим" опыту единства "мать - дитя"; пытаясь возродить это утраченное единство, новый язык нарушает подчиненный иерархическим грамматическим структурам речевой строй "символического". Подобный прорыв "семиотического" в "символическое" Кристева находит во фрагментаризации, в абстрактной поэзии [курсив мой - Т.Г.] , в семантической открытости, в расщеплении смысловых единиц языка..."12.
Интересно, что в рамках такого подхода очень органично интерпретируются не только многие сложные женские тексты (в том числе и не принадлежащие перу активисток женского движения, будь то И.Бахманн, С.Кирш, Х.Домин, Фр.Майрёкер и др.), но и тексты авторов-мужчин, в частности, экспериментальные поэтические тексты послевоенной немецкоязычной литературы. Эти произведения рассчитаны не на привычное восприятие "классического" построчного текста; в силу своей визуальной необычности, нетрадиционной структуры, новаторского отношения к выразительным возможностям языка они стимулируют творческую активность читателей/зрителей в процессе восприятия и толкования текста; намеренно предоставленная автором известная свобода в понимании текста оставляет за публикой право на индивидуальные оттенки восприятия, не довлея над ней (!). Этим нарушением вышеупомянутых "иерархических структур" речевого строя "символического" снимается маскулинная категоричность, однозначность, традиционная "рациональность" текста, привычная нам ориентация автора исключительно на значения слов; авторская идея доносится до аудитории в том числе и оригинальным "чувственным" путем.