|
|
|
|
|
|
Проблемы межтекстового взаимодействия ставят вопрос о соотношении понятий интертекста и тропа и о рассмотрении интертекста как риторической фигуры. Поскольку межтекстовые отношения и связывающие их формальные элементы по своей природе и проявлению очень разнообразны, однозначного ответа на вопрос, с каким именно тропом может быть сопоставлено интертекстуальное преобразование, по-видимому, не существует. В нем обнаруживаются признаки и метафоры (М.Ямпольский), и метонимии (З.Г.Минц; в частности, синекдохи - О.Ронен), а в определенных контекстах также гиперболы и иронии (Л.Женни). При этом обнаруживается, что и декодирование тропов и расшифровка интертекстуальных отношений основаны на "расщепленной референции" (Р.Якобсон) языковых знаков, или "силлепсисе", в терминах М.Риффатерра. Однако и в том и другом случае для адекватного понимания смещенной по своей синтагматике конструкции необходимо обращение к пространству языковой памяти: либо к целостной системе переносов, узаконенной в поэтическом языке, - так называемым "поэтическим парадигмам" (Н.В.Павлович), либо к целостной парадигме текстов, создающей культурный контекст для данного текста.
Интертекст, как и метафора и метонимия, не знают границ какого-либо одного языка (ср. например, игру на прямых и обратных переводах у В.Набокова), какого-либо одного способа и средства художественного выражения как собственно внутри языка (межтекстовые параллели не акцентируют разделение на стих и прозу), так и при смене средств выражения, характерных для разных искусств, что порождает явление так называемой интермедиальности. Сложное переплетение интертекстуально-интермедиальных аллюзий, например, представлено в стихотворении Г.Айги Казимир Малевич, где словами и линиями, образованными знаками тире, нарисована некоторая общая картина авангардного искусства 20 в.:
город - страница - железо - поляна - квадрат:
- прост как огонь под золой утешающий Витебск
- под знаком намека был отдан и взят Велимир
- а Эль он как линия он вдалеке для прощанья
- это как будто концовка для Библии: срез -
завершение - Хармс.
Тут и знаменитый Черный квадрат Малевича, и Витебск, почти всегда присутствующий в картинах Шагала, и "намеки слов" Велимира Хлебникова и его Слово об Эль, где поэт пытается описать буквы на языке тригонометрии: Эль - путь точки с высоты, / Остановленный широкой / Плоскостью; в "живописном" контексте стихотворения Эль может быть понято одновременно и как аллюзия к части псевдонима художника-графика того же периода Л.М.Лисицкого (Эль Лисицкого). Концовкой же этой эпохи становится Хармс, абсурдистское творчество которого уподоблено "концу света", предсказанному Библией. И именно Хармс читает над могилой Малевича стих, посвященный его памяти (На смерть Казимира Малевича).
Формальные показатели интертекстуальных связей сами могут входить в состав тропов и стилистических фигур. В сравнениях и метафорах чаще всего выступают имена собственные, которые служат концентрированным "сгустком" сюжета текста, вошедшего в литературную историю. Лирический герой или уподобляется библейскому (классическому) прототипу, как в примере из А.Блока (Вот я низвержен, истомлен, / Глупец, раздавленный любовью, / Как ясновидящий Самсон, / Истерзан и испачкан кровью), или противопоставляет себя ему, как у Баратынского: Безумству долг мой заплачен, / Мне что-то взоры прояснило; / Но, как премудрый Соломон, / Я не скажу: все в мире сон! Аналогия с прототипами может задаваться предикативным отношением (Слыть Пенелопой трудно было) или метафорической номинацией (Но порой, / Ревнивым гневом пламенея, / Как зла в словах, страшна собой, / Являлась новая Медея!) - так раскрывается характер Нины в Бале Баратынского.
Интертекстуальные сравнения и тропы могут выстраиваться в цепочку, определяя развитие нового текста, или становиться метатекстом по отношению к тексту, в котором исходно было применено сравнение. Так, Пастернак в поэме "905" сравнил подымающийся дым с Лаокооном или, скорее, со скульптурной группой Лаокоон родосских мастеров):
Точно Лаокоон,
Будет дым
На трескучем морозе,
Оголясь,
Как атлет,
Обнимать и валить облака.
Это "интермедиальное" сравнение (визуальность его заложена в самой структуре пастернаковских строк) Ахматова в стихотворении Поэт, обращенном к Пастернаку, превратила в метатекстуальное, так как сосредоточилась на самом акте сравнения: За то, что дым сравнил с Лаокооном, / Кладбищенский воспел чертополох, / <...> / Он награжден каким-то вечным детством...
Основа интертекстуальной фигуры может обнаруживаться в обращении. Так, у Б.Ахмадулиной обращение задает атрибуцию цитаты, функция которой - создать параллель с пушкинским описанием осени: Судя по хладу светил, / по багрецу перелеска, / Пушкин, октябрь наступил. / Сколько прохлады и блеска! В открытом виде апелляция к предшественникам содержится в развернутом эпитете у М.Зенкевича, который также попадает в позицию обращения: О предрассветный, воспетый Бодлэром / И Брюсовым час, / Как лиловеют с сумраком серым / Орбиты глаз!
Слово в поэтическом языке обладает памятью и по частям, поэтому единичные в литературе словообразовательные контексты опознаются даже по отдельным морфемам: ср. строки И.Бродского Hиоткуда с любовью, надцатого мартобря, / дорогой уважаемый милая, но не важно / даже кто..., где очевидно следование беспорядочному словообразованию, синтаксису и датированию текстов в Записках сумасшедшего у Н.В.Гоголя. Идентификация текста-источника возможна даже и тогда, когда лежащие в основе интертекстуального взаимодействия строки представлены только первыми буквами. Ср. у В.Друка: Твой дядя с.ч.п. А мой не в шутку. Твой - ув. А твой? ТЕКСТ может быть прочитан только ТЕКСТОМ (Дневник прошлого года). В этом случае контекст становится "декодирующим устройством" и одновременно метатекстовой рамкой, внутри которой происходит не только дешифровка пушкинской цитаты, но и возникает новый поворот восприятия, связанный с образованием аббревиатуры.
Становится очевидным, что интертекстуальная активность мобилизуется именно тогда, когда читатель оказывается не в состоянии разрешить языковую и дискурсивную аномалию только на уровне системы метафорических и метонимических переносов языка, а также просто на уровне орфографических, согласовательных, пунктуационных правил и словообразовательных языковых моделей. В этом случае и происходит "взрыв линеарности" (Л.Женни) текста: воспринимающий пытается найти источник семантического преобразования данного "выбивающегося из правил" языкового выражения не в системе языка, а в сфере "индивидуально сотворенного смысла", уже отлитого в форму претекста.
Однако это не означает, что образования, включающие в себя интертекст, имеют "нетропную", одномерную структуру. И в случае собственно "тропных" переносов, и в случае, когда мы осуществляем некоторую "текстуальную интеракцию" (Ю.Кристева), глубинные процессы смыслообразования связаны с проникновением в саму структуру аналогий, сдвигов, взаимоналожений. Происходит выход из собственно языковой системы в систему метаязыка. И если понимание тропов и фигур, или способов "переиначивания" исходного положения вещей в действительном мире всегда опосредовано текстами, то и любая основа такого преобразования лежит в интертекстуальной и метатекстовой области.