|
|
|
|
|
|
По формулировке И.П. Смирнова, в случае цитации автор преимущественно эксплуатирует реконструктивную интертекстуальность, регистрируя общность "своего" и "чужого" текстов, а в случае аллюзии на первое место выходит конструктивная интертекстуальность, цель которой - организовать заимствованные элементы таким образом, чтобы они оказывались узлами сцепления семантико-композиционной структуры нового текста.
И цитаты и аллюзии можно типологизировать по степени их атрибутированности, а именно по тому, оказывается ли интертекстуальная связь специально обозначенным фактором авторского построения и читательского восприятия текста или нет. Так, у А.Вознесенского цитаты из Мандельштама атрибутируются благодаря вписанному в текст имени поэта Осип, которое задает всю звуковую организацию текста; в повести В.Нарбиковой аллюзия тоже атрибутирована, но чувствуется попытка затемнить атрибуцию. В цитированных выше строках А.Ахматовой о "шали" аллюзия вообще никак не атрибутирована.
Именная аллюзия иногда выступает как реминисценция. Под реминисценцией понимается отсылка не к тексту, а к некоторому событию из жизни другого автора, которое безусловно узнаваемо. Примером реминисценции служит введение имени Н.Гумилева в стихотворение Л.Губанова На смерть Бориса Пастернака: В награду за подземный бой / он был освистан и оплеван. / Тащилась первая любовь / в кровавой майке Гумилева. Однако в поэзии "реминисценция" часто оборачивается аллюзией. Так, у самого Гумилева в Заблудившемся трамвае фигурирует аналог "кровавой майки" - "красная рубаха" палача, и эти два синонимичных на некотором глубинном уровне понятия вступают в отношение конверсии: В красной рубахе, с лицом, как вымя, / Голову срезал палач и мне. Заметим, что и строки о "воспетой шали" в Поэме без героя также рождаются на пересечении реминисценции и аллюзии.