Открытость системы означает, что система обменивается информацией с окружающей средой. Обмен обеспечивается источниками системы, которые распределены по всей ее поверхности. В семиотическом пространстве культуры признаком открытости обладает смысл художественного текста. Система смысла художественного текста изменяется в диахронии, постоянно привлекая все новые элементы культурной среды, все новые художественные коды к интерпретации текста. Тем самым смысл текста пополняется новыми синхроничными элементами, а семиотическая среда - актуальными кодами восприятия. Открытость системы смысла является главным свойством культуры и языка и проявляется, например, в авторском приеме, известном в семиотике как текст в тексте: "обломок текста, вырванный из своих естественных смысловых связей, механически вносится в другое смысловое пространство. Здесь он может выполнить целый ряд функций: играть роль смыслового катализатора, менять характер основного смысла остаться незамеченным и т.д. ... "Текст в тексте" - это специфическое риторическое построение в закодированности разных частей текста, делается выявленным фактором авторского построения и читательского восприятия текста. Переключение из одной системы семиотического осознания текста в другую на каком-то внутреннем структурном рубеже составляет в этом случае основу генерирования смысла" (Лотман 1992, 111). Каждую точку открытой системы смысла можно рассматривать как отдельный "организм", способный к саморазвитию. Используя внешнюю семиотическую среду в диахронии, привлекая все новые коды восприятия и трансформируя структуру концептов-интерпретаторов, система смысла сама воссоздает и развивает свою концептуальную структуру. Таким образом, открытость создает условия для самоорганизации, но сама по себе недостаточна, чтобы инициировать процесс самоорганизации.
Под самоорганизацией подразумевается способность элементов неравновесной системы с течением времени приходить к упорядочиванию своей внутренней структуры. Применительно к системе смысла художественного текста процесс самоорганизации наиболее отчетливо проявляется в создании текста художественного произведения писателем и повторяется в каждом из многократных прочтений этого текста читателем, редупликации. Иногда процесс самоорганизации смысла авторского текста оказывает значительное влияние и на развитие концептуальной структуры языка в целом - открытость системы смысла пушкинского текста в рамках русской культуры стала уже притчей во языцех.
Существенным параметром самоорганизации является нелинейность развития системы, т.е. ситуация, при которой состояние системы на каждом последующем шаге зависит не столько от начального состояния, сколько от непосредственно предшествующего, и развитие совершается через случайность выбора пути. В аспекте мировоззрения идея нелинейности представляет многовариантость, альтернативность путей эволюции [10]. Система смысла художественного текста нелинейна лишь на определенных этапах своего развития, хотя свойство нелинейности заложено уже в самой природе концепта и является основой его творческого когнитивного потенциала. Наиболее ярко свойство нелинейности проявляется в субъективном, художественном осмыслении концепта. Нелинейность пути развития системы смысла мы наблюдаем везде, где наше сознание может подозревать двусмысленность и противоречивость. Язык художественного текста нелинеен настолько, насколько мы, читатели этого хотим и можем себе позволить. Нелинейность, непредсказуемость языка проявляется в нас как страсть к игре - кто хотя бы раз в жизни не играл в лотерею, но мало кто, подобно Герману, сошел с ума за карточным столом. Система языка искусно и незаметно воспитывает в каждом из нас игрока, поскольку содержит сценарии нелинейного развертывания смысла языковых единиц. Это касается лексического и синтаксического уровней, но в большей мере свойственно единицам, обладающим образностью - фразеологизмам. Примером может служить гештальт развертывания смысла фразеологизма водить за нос в текстах произведений Достоевского и Толстого, относящихся к разным периодам творчества ( "Детство" Толстого впервые публикуется в "Современнике" в 1852, а "Бесы" Достоевского в "Русском вестнике" за 1871 год):
"Один из почтеннейших старшин нашего клуба, Петр Павлович Гаганов, человек пожилой и даже заслуженный, взял невинную привычку ко всякому слову с азартом приговаривать: "Нет-с, меня не проведут за нос." Оно и пусть бы. Но однажды в клубе, когда он, по какому-то горячему поводу проговорил этот афоризм собравшейся около него кучке клубных посетителей (и все людей не последних), Николай Всеволодович, стоявший в стороне один и которому никто не обращался, вдруг подошел к Петру Павловичу, неожиданно, но крепко ухватил его за нос двумя пальцами и успел протянуть за собой по зале два-три шага . . . Можно было подумать, что это чистое школьничество, разумеется непростительнейшее, и однако же рассказывали потом, что он в самое мгновение операции был почти задумчив, "точно как бы с ума сошел . . . Николай Всеволодович . . . посматривал кругом . . . , с любопытством приглядываясь к восклицавшим лицам . . ." (Достоевский 1974, Т.10, 43).
"Бывают минуты, когда будущее представляется человеку в столь мрачном свете .., что /он/ прекращает в себе совершенно деятельность ума и старается убедить себя, что будущего не будет и прошедшего не было. В такие минуты, когда мысль не обсуждает вперед каждого определения воли, единственными пружинами жизни остаются плотские инстинкты ... особенно склонный к такому состоянию, без малейшего колебания и страха, с улыбкой любопытства раскладывает и раздувает огонь под собственным домом, в котором спят его братья, отец, мать ... Под влиянием этого же временного отсутствия мысли - рассеянности почти - ... под влиянием этого же отсутствия мысли и инстиктивного любопытства человек находит какое-то наслаждение остановиться на самом краю обрыва и думать: а что если туда броситься ... Или смотреть на какое-нибудь очень важное лицо, к которому все общество чувствует подобострастное уважение, и думать, а что ежели подойти к нему, взять его за нос и сказать: "А ну-ка, любезный, пойдем?"" (Толстой 1998, 140).
Рассматривая каждый из приведенных текстовых фрагментов отдельно, можно прийти к выводу, что система смысла и в том и в другом случае развивается нелинейно, поскольку по мере прочтения лишь с небольшой вероятностью можно предсказать композиционно последовательность предстоящих событий, а с лингвистических позиций - этапы преобразования фразеологизма водить за нос. Вместе с тем нелинейность и непредсказуемость системы смысла ставится под вопрос, как только, сравнивая текстовые фрагменты, мы находим в них общие смысловые элементы:
Один из почтеннейших старшин нашего клуба, Петр Павлович Гаганов, человек пожилой и даже заслуженный... ... какое-нибудь очень важное лицо, к которому все общество чувствует подобострастное уважение
Нет-с, меня не проведут за нос! Н. В./подошел к /П. П./ ... ухватил его за нос ... успел протянуть два-три шага ... а что ежели подойти к нему, взять его за нос и сказать: "А ну-ка, любезный, пойдем?"
/Н. В./ был почти задумчив, "точно как бы с ума сошел" зверь показал когти Прекращает в себе ... деятельность ума ... мысль не обсуживает вперед каждого определения воли ... под влиянием временного отсутствия мысли, рассеянности почти ... единственными пружинами жизни остаются плотские инстинкты ... под влиянием отсутствия мысли ... с любопытством приглядываясь к восклицавшим лицам ... с улыбкой любопытства ... с тупым любопытством ... под влиянием инстинктивного любопытства
Очевидно, что в обоих случаях речь идет о развертке и свертке "алгоритма понимания", т.е. фрейма (Васильев 1994, 71), стандартной ситуации на основе образа фразеологизма. Эта ситуация используется и Толстым и Достоевским как композиционная, тематическая и лингвистическая база для построения структуры концепта безумие, сумасшествие из "случайных" концептов-интерпретаторов. Случайность и нелинейность развития системы смысла здесь лишь элементы игры, навязанной и писателю и читателю языковым гештальтом. Концептуальная картина мира языка под определенным углом зрения и есть игра, в которой освобожденный от знака смысл предлагает игрокам выбор правил и поле игры по их усмотрению - от "езды в незнаемое", до несложной викторины без проигравших. Нелинейность русской культуры раскрывается в понятии ментальности, как в деятельностном аспекте манифестации концепта, так и "в миросозерцании в формах родного языка, соединяющем интеллектуальные, волевые и духовные качества национального характера в типичных его проявлениях" (Колесов 1995, 14). Иррациональность, которую отмечают в числе основных черт русской концептуальной картины мира (Вежбицкая 1996, 33), служит прекрасной почвой для нелинейного, творческого стиля мышления в науке и культуре, существует в "готовности к появлению нового, к выбору из альтернатив, неожиданному распространению незначительных флуктуаций в макроструктуру, а также понимания возможности ускорения темпов развития, инициирования процессов быстрого нелинейного роста (...) Нелинейное мышление есть понимание недостаточности схемы последовательной и постепенной кумулятивности в развитии" (Князева, Курдюмов 1993, 42).
В прогнозировании системы смысла эффективны модели динамических систем с джокером. Эти модели предполагают наличие в пространстве смысла А некоторой области В, где в отличие от всего пространства А вступают в силу другие правила игры. Игровой эффект возникает за счет бистабильного или мультистабильного состояния концептуальной структуры и "состоит в том, что разные значения одного элемента не неподвижно сосуществуют, а "мерцают" (Лотман 1970, 89). В случае с детерминированным джокером система, попадающая в В, всегда оказывается в А, а вероятностный джокер постулирует, что система попадающая в В, окажется в А с некоторой вероятностью.
Рассмотрим применение этой модели на примере анализа концепта смерть. В качестве механизма развертки концептуальной структуры Дж. Лакофф выделяет метафору: классические категории суть вместилища (Ченки 1996, 70). В качестве примера предлагается классический силлогизм: "Сократ - человек. Все люди - смертны. Поэтому Сократ - смертен", который интерпретируется в следующей образ-схеме:
В соответствии с образ-схемой, изображенной на рис. 1: если X находится в категории В, а категория В в категории А, то значит, что Х находится в категории А, из чего Лакофф делает вывод, что "абстрактные выводы на самом деле являются метафорическими вариантами пространственных выводов, присущих топологической структуре образ-схем" (Ченки 1996, 70). Помимо модели с детерминированным джокером, которой ограничивается Лакофф, система смысла авторского текста необходимо характеризуется и вероятностным джокером, т.е. ситуацией, когда принадлежность Х к категории В может и не значить, что Х находится в А. Соответственно пространственные выводы и абстрактные выводы могут быть другими. Как например в системе смысла текста Булгакова:
"Так вот, чтобы убедиться, что Достоевский - писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы любых пять страниц из любого его романа, и без всякого удостоверения вы убедитесь, что имеете дело с писателем (...) - Вы - не Достоевский, сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым. - Ну, почем знать, почем знать, - ответил тот. - Достоевский умер, - сказала гражданка, но как то не очень уверенно. - Протестую! - горячо воскликнул Бегемот. - Достоевский бессмертен!" (Булгаков 1973, 769).
С некоторой редукцией абстрактные и пространственные выводы можно сформулировать так: "Достоевский - человек. Все люди смертны. Достоевский - человек. Поэтому Достоевский - смертен", но "Достоевский - писатель. Писатели - бессмертны. Достоевский - писатель. Поэтому Достоевский - бессмертен", отсюда следует, что Достоевский смертен в одной области пространства смысла, но бессмертен в другой, и при их пересечении можно утверждать лишь с некоторой вероятностью что он смертен или бессмертен. Соответственно, первоначальная сущностная догадка, лежащая в основе концептуальной метафоры, зависит от субъективной топологии пространства смысла.
Наиболее адекватными данными для работы с методом динамичных систем с джокером располагает психолингвистика, что позволяет, при интерпретации текста, пренебрегая сложными параметрами смыслопорождения, зафиксировать их в одну функциональную константу, обладающую в данной системе смысла определенным сценарием действия. Такой константой может, например, служить понятие художественной детали, под которой подразумевается "отрезок текста как экспликационно-импликационное средство текстопостроения, имеющее основную смысловую завершенность, способное обращать на себя рефлексию и приводить, в результате мыследействования с ним, к усмотрению и построению социально-адекватных смыслов этого отрезка текста" (Колодина 1997, 23).
Точки ветвления направлений развития открытой нелинейной системы называют точками бифуркаций. Эти точки характеризуют состояние системы, находящейся перед выбором возможных путей развития. В социальном и культурном аспекте точкам бифуркации соответствует, например, формирование концептуальной картины мира на политических выборах, где в качестве доминирующих концептов-интерпретаторов выступают концепты субъект и объект власти. Концептуальная картина мира на политических выборах формируется в ряде противоречивых текстов, авторами которых являются предполагаемые субъекты власти, а также группы поддержки (или "команды"), принимающие участие в создании и распространении предвыборного текста того или иного кандидата. Дискурс каждого из кандидатов иерархически организован вокруг его индивидуальной концептуальной картины власти, субъекта власти и объекта власти, которую призвана интерпретировать для адресатов предвыборного текста его группа поддержки. В точке бифуркации, каковой можно считать весь предвыборный текст, осуществляется поиск оптимальной концептуальной структуры, максимально соответствующей актуальным требованиям: "новые составляющие приводят к возникновению новой сети реакций между ее (системы. - М.П.) компонентами. Новая сеть реакций начинает конкурировать со старым способом функционирования системы. Если система структурно устойчива относительно вторжения новых единиц, то новый режим функционирования не устанавливается, а сами новые единицы ("инноваторы") погибают" (Пригожин, Стенгерс 1986a, 251). Доминирующие концептуальные структуры, например, концепт объект власти на выборах губернатора Санкт-Петербурга, представлены широким спектром лексических манифестаций, из которых "выживают" лишь немногие:
- Город
- Петербург
- Петроград
- Ленинград
- великий город
- великий и многострадальный город
- город высокой духовности
- город великого Петра
- город Святого Петра
- большой город
- уникальный город
- современный европейский город
- губернский город
- областной центр
- центр Ленинградской области
- просвещенный Петербург
- Петербург возрожденный " город-дом
- наш общий дом
- наш Дом
- большой дом
- здание
- здание нового Петербурга
- Наш город
- город-музей
- город-завод
- город-порт
- окно в Европу
- ПЕТЕРБУРГ 2000 ГОДА
- северная столица
- подлинная Северная столица
- вторая столица России
- муравейник-Москва
- купеческая Москва
Будущее состояние системы в момент прохождения "порогового" значения (точки бифуркации) представлено целым веером возможностей. В данной точке система находится в неравновесном состоянии, из которого ее могут вывести малые воздействия - флуктуации. В художественном тексте точкам бифуркации обычно соответствуют на сюжетно-композиционном уровне стремительное развитие событий, что сопровождается лексической или синтаксической осложненностью повествования, как, например, в одном из эпизодов романа "Идиот":
"Этого уже Ганя не мог вынести. Самолюбивый и тщеславный до мнительности, до ипохондрии; искавший во все эти два месяца хоть какой-нибудь точки, на которую мог бы опереться приличнее и выставить себя благороднее; чувствовавший, что еще новичок на избранной дороге и, пожалуй, не выдержит; с отчаяния решившийся, наконец, у себя дома, где был деспотом, на полную наглость, но не смевший решиться на это перед Настасьей Филипповной, сбивавшей его до последней минуты с толку и безжалостно державшей над ним верх; "нетерпеливый нищий", по выражению самой Настасьи Филипповны, о чем ему уже было донесено; поклявшийся всеми клятвами больно наверстать ей все это впоследствии и в то же время ребячески мечтавший иногда про себя свести концы и примирить все противоположности,- он должен теперь испить еще эту ужасную чашу, и, главное, в такую минуту!" (Достоевский 1967, Т.7, 339).
Изучение смысла как динамичного, непрерывной меняющегося объекта отвечает принципу постмодернистской чувствительности [11], познавательной модели и особому стилю современного научного мышления, специфика которого отражена в словах И. Р. Пригожина: "человеческое общество представляет собой необычайно сложную систему ... столь сложные системы обладают высокой чувствительностью по отношению к флуктуациям. Это вселяет в нас одновременно надежду и тревогу. Надежду на то, что даже малые флуктуации могут усиливаться и изменять всю структуру (что означает, в частности, что индивидуальная активность вовсе не обречена на бессмысленность). Тревогу потому, что наш мир, по-видимому, навсегда лишился стабильных непреходящих законов" (Пригожин, Стенгерс 1986a, 383).
Точки бифуркаций определяются диалектикой положительной (эволюционной) и отрицательной обратных связей в системе. Отрицательная обратная связь оказывает стабилизирующее воздействие на систему, заставляет ее вернуться к состоянию равновесия, а положительная - разрушает, раскачивает систему, провоцируя ее покинуть состояние равновесия. Положительная обратная связь рассматривается или как ненужный шум, помеха нарушающая передачу информации (в кибернетике), или как базовый механизм эволюции, что свойственно синергетическому подходу. Традиционный подход к языку как набору единиц и правил пользования этими единицами тяготеет более к кибернетической познавательной модели, что часто сопряжено с редукцией, игнорированием элементов системы, выходящих за рамки сложившейся нормы или модели. Это касается и исследования системы смысла текста, развивающейся в диалектике субъект-объектных отношений и противоречит признаку процессуальности текста, поскольку "высказывание или текст есть процесс решения (неречевой) задачи и лишь вторично - продукт или результат такого решения. Язык как система есть система средств, используемых при решении этой задачи" (Леонтьев 1979, 26). Одновременно с понятой, рационализированной информацией при чтении текста всегда остается "непереведенный" остаток, сверхинформация. Следуя кибернетической модели, Ю.М. Лотман также отмечает внесистемные элементы или "шумовые" явления в тексте - все, что гасит художественную информацию, препятствует ее восприятию. С точки зрения теории информации смысловую множественность художественного текста можно отнести и к шумовым эффектам, затрудняющим процесс восприятия информации, но с другой стороны очевидно, что именно положительные обратные связи инициируют механизмы творческого осмысления текста, ведут к индивидуации усвоенного смысла. В значительной мере эффект художественности, немыслимый вне сопереживания осмысляемому содержанию, достигается благодаря действию положительных обратных связей, которые обеспечивают вход в пространство содержания [12].
Применяя кибернетическую модель к анализу текстовых явлений (Пятигорский 1962, Руднев 1996), обычно исходят из тезиса, что с увеличением энтропии уменьшается информация и наоборот. На этом же основании делается любопытный вывод о противоположной направленности времени энтропии и времени информации и постулируется утверждение, что "текст - это "реальность" в обратном временном движении" (Руднев 1996, 20), поскольку текст исчерпывает энтропию и накапливает информацию. Следует оговориться, что кибернетическая модель при всей ее привлекательности остается все же идеальной моделью. Система смысла текста функционирует создавая смысловую множественность и формируя новые элементы концептуальных структур. Время в системе смысла художественного текста является нелинейным параметром, поскольку это время восприятия, понимания, мышления - "Время - это некоторая конструкция и, следовательно, несет некую этическую ответственность" (Пригожин, Стенгерс 1986a, 386).
Отношения прошлого, настоящего и будущего для системы смысла художественного текста определяются тем, что настоящее строится из будущего, из предзнания того, "как должно быть" (Курдюмов 1994). Вне прошлого, настоящего и будущего это знание содержится во вневременном состоянии потенциального имманентного бытия в виде совокупности всех уже существующих в культуре и языке кодов, а также тех, которые еще могут быть осуществлены культурной средой. Прошлое системы фиксируется в концептуальных структурах (константах), обеспечивающих базовое накопление элементов опыта, архитектуре системы (Курдюмов 1994), выступающей в роли носителя запечатленного в ней времени. Настоящее же системы смысла обнаруживает себя в динамичном состоянии рефлексии, своего рода "точке рассвета" находящейся в постоянном движении. События прошлого и будущего протекают одновременно, в параллельных потоках, но в рамках единой системы смысла, как "два типа становления, которые позволяют ввести необратимость, требуемую нашим восприятием. Один такой тип связан с прошлым, все принадлежащее ему стремится с большой долей вероятности к равновесию. Другой - с будущим; а именно в этой диссипативной структуре может образоваться некое зависящее от случая, особенное" (Пригожин, Стенгерс 1986a, 90). Имманентное, потенциальное бытие как высшая задача художественного смысла свободно от времени, точнее, синхронизирует в точке рефлексии процессы прошлого, настоящего и будущего, "время кажется замедленным или необычайно ускоренным … течет в обратную сторону или полностью трансцендируется и прекращает течение ... может выглядеть идущим по кругу или кругообразно и линейно сразу, может следовать по спиральной траектории или по своеобразным рисункам отклонения и искажения ... трансцендируется как самостоятельное измерение и приобретает пространственные характеристики: прошлое, настоящее и будущее накладываются одно на другое и сосуществуют в настоящем моменте" (Гроф 1993, 50). Система смысла художественного текста лишь изредка инициирует синхронизацию временных потоков. Даже сам писатель лишь отдаленно приближается к полному осуществлению смысла, на самой грани творческих возможностей:
"Что же в самом деле делать с действительностью? Ведь это самое бывало же, ведь он сам же успевал сказать себе в ту самую секунду, что эта секунда, по беспредельному счастию, им вполне ощущаемому, пожалуй, и могла бы стоить всей жизни. "В этот момент,- как говорил он однажды Рогожину, в Москве, во время их тамошних сходок,- в этот момент мне как-то становится понятно необычайное слово о том, что времени больше не будет". "Вероятно,- прибавил он, улыбаясь,- это та же самая секунда, в которую не успел пролиться опрокинувшийся кувшин с водой эпилептика Магомета, успевшего, однако, в ту самую секунду обозреть все жилища аллаховы"" (Достоевский 1967, Т.7, 257).
Точка бифуркации опосредует переход между микро- и макро- уровнями, когда незаметные флуктуации влияют на макроуровень, эволюцию системы в целом. Флуктуации на микро- уровне могут сопровождаться на макроуровне выбором системой новой структурой одного из возможных путей эволюции. "Не существует также и концепта, который имел бы сразу все составляющие, ибо то был бы просто-напросто хаос; даже так называемые универсалии как последняя стадия концептов должны выделяться из хаоса, ограничивая некоторый мир, из которого они выводятся (созерцание, рефлексия, коммуникация)… Поэтому у разных авторов, от Платона до Бергсона, встречается мысль, что суть концепта в членении, разбивке и сечении. Он представляет собой целое, так как тотализирует свои составляющие, однако это фрагментарное целое. Только при этом условии он может выделиться из хаоса психической жизни, который непрерывно его подстерегает, не отставая и грозя вновь поглотить" (Делез, Гваттари 1998, 26). Очевидно, что малым возмущениям на микроуровне системы далеко не всегда удается прорваться на макроуровень, стать "модой", "параметром порядка" и обеспечить ее качественный скачок: "в точках бифуркации, т.е. критических пороговых точках, поведение системы становится неустойчивым и может эволюционировать к нескольким альтернативным состояниям, соответствующим различным устойчивым модам. В этом случае мы можем иметь дело только с вероятностями, и никакое "приращение знания" не позволит детерминистически предсказать, какую именно моду изберет система" (Пригожин, Стенгерс 1994: 70). При всей хаотичности и противоречивости концептуальной структуры предвыборного текста (см. выше концепт субъект власти) ее становление вынужденно завершается формированием доминирующих структур, которые вытесняют или адаптируют все прочие. Неожиданно проявляющиеся эмерджентные [13] изменения динамичной системы смысла предвыборного текста имеют место в точке бифуркации, непосредственно предшествующей голосованию. В этот период случайные микрофлуктуации могут изменить макросостояние системы в целом, а между точками бифуркации преобладают необходимые, предсказуемые процессы. Второй тур выборов губернатора Петербурга соответствовал двум альтернативным модам:
1. Город должен быть возрожден как экономический, политический и культурный посредник между Европой и Россией, вернуть себе статус подлинной Северной столицы, в противоположность "купеческой" Москве. Для этого необходим архитектор (политик), рисующий чертежи здания нового Петербурга;
2. Город должен быть восстановлен как крупный областной центр с развитой промышленностью и портом, подчиненный Москве, с правами второго по величине города России. Для этого нужен хозяйственник, строитель, который будет поддерживать в порядке и чистоте наш общий город-дом.
В жестком отборе альтернативных мод (доминирующих концептуальных структур), который мы наблюдаем в предвыборном тексте проявляется свойство "пороговой чувствительности" к флуктуациям на микроуровне - "ниже порога все уменьшается, стирается, забывается не оставляет никаких следов в природе, науке, культуре, а выше порога, наоборот, все многократно возрастает" (Князева, Курдюмов 1994, 23). Однако в пороговых точках для нелинейных систем возможен не любой путь эволюции, а некоторый спектр этих путей, или "квантовый эффект", т.е. дискретность путей развития. В пространстве смысла культуры становление и бытие системы смысла предвыборного текста не имеет перспективы в диахронии, поскольку, сложные механизмы формирования смысла подчинены сиюминутной цели воздействия на общественное мнение, мотивации выбора, часто являются сознательным актом насилия со стороны доминирующих социальных групп, извлекающих преимущества из "языкового превосходства" (практического использования суггестивных и прагматических элементов языка) предвыборных технологий (Рикер 1996). Напротив, подлинные художественные произведения оказываются "выше порога", составляют целостные жизнеспособные элементы культурной среды, поскольку исходят из непредсказуемого аутопойэтического поиска, привносят в культуру и язык новые этические и эстетические аттракторы. Работая над романом "Идиот", Достоевский пишет Майкову: "Идея эта - изобразить вполне прекрасного человека. Труднее этого, по-моему, быть ничего не может, в наше время особенно. Идея эта и прежде мелькала в некотором художественном образе, но ведь только в некотором, а надобен полный. Только отчаянное положение мое принудило меня взять эту невыношенную мысль. Рискнул как на рулетке: "Может быть под пером разовьется"" (Достоевский 1974, Т.28, 241).
Существенным параметром, описывающим развитие систем являются LS и HS режимы. Если рассеивающий фактор сильнее фактора, создающего неоднородности в системе, то мы имеем дело с HS-режимом, в котором все малые флуктуации стираются, стираются и тем самым не могут выйти на макроуровень. Если же фактор обусловливающий неоднородность в системе оказывается сильнее диссипативного фактора малые флуктуации имеют шанс прорваться на макроуровень и система функционирует в LS-режиме. Сложное поведение характеризуется "способностью осуществлять переходы между различными режимами. Иначе говоря, понятие сложности относится к таким системам, в которых наблюдаемое поведение в значимой мере связано с их эволюцией, т.е. предысторией" (Николис, Пригожин 1990, 48). Система смысла художественного текста обладает способностью к переключению описанных режимов в процессах свертки или развертки концептуальных структур, сопровождающихся усилением или, напротив, ослаблением смысловой концентрации. На лингвистическом уровне признаком формирования концептуальных структур служит концентрация трансформированных языковых элементов (метафорически использованных слов, трансформированных стилистических конструкций, нагнетание тех или иных грамматических элементов), функциональной полисемии языковых средств, "концентрации образов" и т.п." (Одинцов 1980, 107) Доминирующие концептуальные структуры манифестируются в ключевых или тематических словах, фразеологических доминантах (Проскуряков 1996), а также в "смысловых вехах" (Соколов 1968) - словах, "на основе которых происходит актуализация того фрагмента знания, который необходим для осмысления последовательности слов, в контексте которых они находятся" (Новиков 1983, 58). Смысловая концентрация создается и за счет того, что концепт манифестируется факультативными элементами текста: композицией, синтаксическими структурами. Переключение LS и HS режимов определяет деятельность сознания при восприятии смысла текста, например, на лексическом уровне - в словах, "которые так или иначе останавливают внимание нашего читателя при чтении текста и вызывают повышенное напряжение в его ассоциативно-вербальной сети, требуя активизации ее творческого потенциала ... эта степень напряженности и соответственно усилий, которые необходимо сделать читателю для понимания, весьма неравномерны" (Караулов 1992, 30).