Открытому, видимому пространству смысла противостоит интравертное, сложное фрагментарное пространство изолированного сознания, замкнутого на самое себя. Этой версии топологии смысла в романе Достоевского соответствуют образы тюрьмы, эшафота и статичные, "застывшие" эпизоды, а в романе Булгакова - пространство квартиры №50, дворец прокуратора и др.
"Нарисуйте эшафот так, чтобы видна была ясно и близко одна только последняя ступень; преступник ступил на нее: голова, лицо бледное как бумага, священник протягивает крест, тот с жадностию протягивает свои синие губы и глядит, и - все знает. Крест и голова - вот картина, лицо священника, палача, его двух служителей и несколько голов и глаз снизу,- все это можно нарисовать как бы на третьем плане, в тумане, для аксессуара... Вот какая картина" (Достоевский 1967, Т.7, 71).
Характеристика пространства смысла представляет собой систему художественных кодов, соответствующих различным образ-схемам (рефлективным моделям восприятия концептуальных структур). В философии, где смысл виден с высоты птичьего полета (феноменологическое понимание [17]), его пространство может казаться ровным, почти лишенным рельефа, "это словно пустыня, которую концепты населяют без размежевания. Единственными областями ... являются сами концепты, а единственным вместилищем концепта является сам план ... Образ мысли включает в себя только то, что мысль может востребовать себе по праву. А мысль востребует себе "только" движение, способное доходить до бесконечности" (Делез, Гваттари 1998, 50). По мере приближения к земле, обращения к семиотической реальности (семантизирующее и когнитивное понимание), пространство смысла приобретает очертания, становится дискретным, распадается на все более закрытые, замкнутые объекты.