|
|
|
|
|
|
Таково было мое воспоминание о смерти, после которой непостижимым образом я продолжал существовать, если предположить, что я все-таки остался самим собой. И каждое утро, пробуждаясь, я смотрел со смутным удивлением на те же рисунки обоев на стенах моей комнаты в гостинице, которые всякий раз казались мне иными, чем накануне <…> ("Возвращение Будды").
В литературе рубежа веков (в особенности, в символизме) происходит освобождение дискурса умирания от философско-моральных наслоений: актуализируются мифологические орфические представления о "круге рождений", в котором нет безвозвратной смерти, но происходит возрождение умирающего в новом побеге, в детях. В фантастическом рассказе А. Н. Апухтина "Между жизнью и смертью" реализуется образ рождающей смерти. Если в начале повествования констатируется смерть героя-рассказчика (о которой он сам узнает только со слов врача: "Все кончено"), то заканчивается рассказ замыканием круга - рождением в новом теле:
<…> меня выкупали в корыте, спеленали и уложили в люльку. Я немедленно заснул, как странник, уставший после долгого утомительного пути, и во время этого глубокого сна забыл все, что происходило со мной до этой минуты. Чрез несколько часов я проснулся существом беспомощным, бессмысленным и хилым, обреченным на непрерывное страдание. Я вступал в новую жизнь…
Опираясь в описании процесса умирания на христианские (и платонические) представления о смерти как отделении бессмертной души от смертного тела ("Теперь я на собственном опыте видел, что сознание не умирает, что я никогда не переставал и, вероятно, никогда не перестану жить"), Апухтин передает испытываемые умершим человеком чувства и ощущения и обозначает основные этапы отделения души от тела, во многом совпадающие со свидетельствами тех людей, которые пережили опыт клинической смерти. В наиболее общем виде этот опыт зафиксирован в работах Р. Моуди: