Смысл и концепт в аспекте системной организации - Русская ментальность и текст в терминах самоорганизации - Прикладная лингвистика - Слово Текст Язык

Топологическая модель системы смысла

Метод реконструкции гибких концептуальных структур избыточно сложен, поскольку требует привлечения большого количества факторов описания, которые используются пусть и в сопредельных, но разных дисциплинах - лингвистике, психологии, культурологии и философии. Общее представление о системности смысла при таком комбинированном подходе неизбежно теряется во множестве деталей. Единственным способом представить разрозненные элементы целого оказывается построение модели. Наиболее универсальной основой для подобной модели является метафора действительности смысла, как среды, обладающей определенной протяженностью и плотностью. Роль метафоры в научном дискурсе трудно переоценить - мигрируя, транслируясь из одних предметных областей в другие, образы и метафоры обретают большой потенциал как катализаторы развития культуры, конструирования новых моделей реальности, схем интерпретаций мира, интуиций "схватывания" научных понятий. Метафора смыслового пространства апеллирует к способу зрительного представления объекта, основанному на очевидностях зрительного восприятия, поскольку, "для получения знания необходимо, чтобы то, что высказывалось о мире, совмещалось с тем, что может быть видимым, - между тем и другим не должно существовать темных и неясных зон; более того, если они даже и появляются, то должны быть тут же преодолены, ибо классический концептуальный дискурс покоится на прозрачности знания (язык, вступая в видимое, придает ему силу прозрачности, а сам зрительный акт не нуждается более в сопутствующем ему комментарии, языке, ибо последний уже составляет его высказывательную арматуру, без которой глаз бы не видел" ( Подорога 1995, 208).

Пространственные метафоры прочно вошли в обиход научного языка, послужили основанием для возникновения методов и познавательных моделей, описывающих язык, психику, культуру и науку как объекты, имеющие некую протяженность, объем в занимаемом пространстве. Повседневный опыт подсказывает, что грань между действительностью материального мира и мыслимой реальностью, существующей в человеке и для человека, очень тонка - "существует два типа реальности, или бытия: бытие моего сознания и бытие всего остального, причем последнее не абсолютно, а относительно" (Вигнер 1971, 34). Семиотическое пространство, пространство смысла универсально в своих материальных проявлениях. Будь то камень, дерево или металл, все к чему прикасается мышление человека, становится текстом, телом знака и имеет смысл. То, что столетиями было достоянием культуры сегодня вновь открывает наука, "слияние открытий в исследованиях окружающего нас мира и мира внутри нас являются особенностью последнего этапа в развитии науки, и эта особенность не может не вызвать удовлетворения ... Трудно избежать впечатления, что различие между существующим во времени, необратимым и существующим вне времени, вечным лежит у самых истоков человеческой деятельности, связанной с операциями над различного рода символами. С особенной наглядностью это проявляется в художественном творчестве. Так, уже один аспект преобразования естественного объекта, например камня, в предмет искусства прямо соотнесен с нашим воздействием на материю. Деятельность художника нарушает временную симметрию объекта. Она оставляет след, переносящий нашу временную дисимметрию во временную дисимметрию объекта. Из обратимого, почти циклического уровня шума, в котором мы живем, возникает музыка, одновременно и стохастическая, и ориентированная во времени" (Пригожин, Стенгерс 1986a, 384).

Действительность смысла обладает пространством и временем и отнюдь не является только метафорой и даже не только познавательной моделью. Логическим категориям мышления человека свойственна пространственная структура, разворачивающаяся во времени, как это продемонстрировали когнитивисты. Бессознательное же, отвечающее за чуждую логике ассоциативность мышления, также имеет топологическую пространственную структуру. Метафора пространства получила прочные методологические основания в когнитивной лингвистике и психологии, постулирующих антропоцентричность познавательных процессов, выраженную в пространственной природе познания и мышления. В когнитивной лингвистике в качестве механизмов развития концептуальных структур рассматривают образ-схемы [7], т.е. "повторяющийся динамический образец наших процессов восприятия и наших моторных программ, который придает связность и структуру нашему опыту" (Johnson 1987, 16). В качестве примера Лакофф приводит схему "вместилища", понятие границы, отделяющей внутреннюю часть от внешней, которое неразрывно связано с телесным опытом человека, ощущающего себя как объект внутри или во вне некоего пространства (Ченки 1996, 70). Чейф, Лакофф, Лангакер и Джонсон предполагают, что образ-схематические понятия, осознаваемые в структурированном виде, в процессе мышления применяются к абстрактным понятиям и опыту. В когнитивной психологии (Найссер 1981, Величковский 1982), когнитивная схема выступает главной единицей восприятия, следом, оставленным в памяти воспринятым явлением, включающим наиболее информативные, существенные признаки. Понятие схемы включает в себя не только план сбора и переработки информации об объектах и событиях, воспринимаемых органами чувств, но и их взаимосвязи друг с другом, представляющие динамическую систему схем. Так что, когда, например, говорят о пространстве семантического поля языка, как о некоей сложной геометрической фигуре, в которую могут быть эксплицированы все лексические единицы, эта модель отвечает потребностям человеческой психики и языкового мышления - оперировать категориями пространства, поскольку и сама жизнь в простейших биологических проявлениях, и становление сложного организма сознания начинаются "с хаотической активности, своеобразных флуктуаций, общий смысл которых состоит в определении границы пространств: внутреннего и внешнего" (Кудрявцева 1997, 102). Эволюция концептуальных структур заставляет обращаться ко все более изощренным геометрическим моделям. Концепты рассматриваются, например, как "абсолютные поверхности или объемы, формы, не имеющие иного объекта, кроме неразделимости отличных друг от друга вариаций" (Делез, Гваттари 1998, 33).

Концепции топологического пространства смысла разрабатываются фактически во всех областях гуманитарного знания, "характеризуя и саму сущность человека, и сам смысл его существования … и нечто, даже более великое, чем сам человек, - то что является более высокой формой организации бытия, чему даже само человеческое существование служит лишь средством" (Акчурин 1994, 145). Рассматривая культуру как семантическое поле, пространство образов, О. Шпенглер связывает смысл с вариациями на заданную тему некоего прасимвола, стержня (1993). Пространство греческой философии послужило основой для развития мировой культуры (Гуссерль 1986). В философской концепции Хайдеггера метафора пространства смысла связана с понятием окрестности, открытой дали. Осмысление же понимается как "приближение к далекому" (Heidegger 1983, 47). Смысл эксплицируется в некое пространство и в эпистемологии, уже в определении эпистемы как общего пространства знания, скрытой системы отношений между словами и вещами, формирующей коды восприятия, особенности познавательной модели в синхронном срезе времени.

Попытки использовать такие параметры, как пространство, время, объем, среда в характеристике смысла и культуры свидетельствуют о насущной необходимости извлечь принципы системного описания из словарей и грамматик и, отталкиваясь от индивидуальных свойств объектов, попадающих в поле зрения гуманитарного знания, увидеть в открывшемся многообразии не исключения из правил, а законы особой действительности, действительности смысла, созидающие науку и культуру, поскольку, "наука - это поэтическое вопрошание природы в том смысле, что поэт выступает одновременно и как созидатель, активно вмешивающийся в природу и исследующий ее ... Из диалога с природой, начатого классической наукой, рассматривавшей природу как некий автомат, родился совершенно другой взгляд на исследование природы, в контексте которой активное вопрошание природы есть неотъемлемая часть ее внутренней активности" (Пригожин, Стенгерс 1986a, 373).